Новости

Российская экономика, несмотря на мировую турбулетность, разрыв связей с Западом и военный конфликт на Украине, завершает год с ростом ВВП почти в 4%, что стало лучшим результатом последних лет. Однако грядущий 2025 год таит в себе немало вызовов, с которыми сегодняшняя экономическая модель может справиться с трудом. О том, чем опасна «иранизация» и «китаизация» экономики, и как долго сектор ОПК будет драйвером, рассказал Finam.ru профессор, доктор экономических наук Яков Миркин, автор книг «Искушение государством», «Краткая история российских стрессов» и «Истоки бессмысленного финансового поведения».

- Как бы вы подытожили уходящий год для российской экономики, какие вызовы ждут нас в ближайшем будущем?

- Сегодня все больше начинает проявляться дефицит ресурсов, как кадровых, так и материальных. Тем не менее, Россия — это по-прежнему растущая экономика. В следующем году мы можем ожидать темпов роста и в 2-3%. Ряд отраслей будут находиться в заторможенном состоянии, или даже в падении, но с другой стороны есть сектора, которые растут очень быстро. По официальной статистике это, например, металлоизделия, автотранспортные средства, часть машиностроения, спецодежда, фармацевтика. Очень быстро, правда, с низкой базы, поднимается электроника. При этом, тормозится добыча сырья, ухудшается состояние отдельных сегментов, например, гражданское, сельскохозяйственное, пищевое машиностроение.

- Как будет меняться российская экономика в краткосрочной перспективе?

- Будет продолжаться «иранизация» экономики. Мне часто возражают, говоря, что нельзя сравнивать Россию и Иран: разные отраслевые структуры, разные уровни технологий, разное устройство обществ. Но речь идет именно о «моделях экономики».

Иран — это модель подсанкционной экономики с очень сильным влиянием сверхцентрализованного государства, находящегося под масштабным воздействием личного, идеологических, военных факторов. Иранская экономика – сверхволатильна, в ней высока доля неформального сектора. Много посредников, через которые происходит смягчение режима санкций. Малый и средний бизнес является своеобразным амортизатором, смягчающим неприятности, связанные с «железной оболочкой» (санкции, сокращение связей), в которую попала экономика.

- Усиление каких ещё черт вы видите в российской экономической модели?

- Это «китаизация» - все большее проникновение китайской продукции, оборудований, технологий. Дальнейший рост неформального сектора, расширение военной компоненты, роли оборонно-промышленного комплекса в экономике. Ситуация, когда всё большая часть экономики начинает работать по принципу прямого распределения материальных и человеческих ресурсов, продукции, финансовых ресурсов, государственных контрактов. Все больше становится «мобилизационной». Значит будет продолжаться сверхконцентрация активов, потоков прибылей и убытков. Если рассматривать ситуацию с точки зрения будущего, все это не слишком благоприятно для экономики постконфликтного мира.

- Можно ли говорить о том, что сегодня мы видим перестройку экономической модели России?

- Происходит перераспределение потоков сырья. Резко, в разы сокращаются связи с ЕС, наращиваются с Китаем и Индией. Хотя по-прежнему мы получаем из ЕС фармацевтику и даже машины и оборудование, если верить статистике ЕС. На рынке топлива ЕС на место России встают другие поставщики, прежде всего, США. Потеря такой крупной рыночной ниши всегда болезненна, но это еще означает и необходимость крупнейших затрат по строительству инфраструктуры для поставок сырья, прежде всего топлива, на востоке. В то же время, материальная инфраструктура поставок сырья на Запад непрерывно убывает. Когда-нибудь понадобятся крупнейшие инвестиции, чтобы ее восстановить. Та сырьевая модель, на которой стояла российская экономика многие десятилетия, претерпевает крупнейшие, очень затратные структурные изменения.

Что еще? Ждем неснижаемой высокой инфляции, которая вызвана, прежде всего, ростом цен и тарифов, регулируемых государством, цен олигополий и падением курса рубля. Избыточно высокий процент также закладывается в цены. Больше вероятности в том, что государство может использовать печатный станок, пусть и в ограниченном размере, для покрытия дефицита бюджета. Отчасти это компенсируется тем, что часть отраслей финансируется на «искусственно нормальных» условиях, то есть под низкий процент. Они получают процентные субсидии, налоговые льготы, дотируются из бюджета. Никуда не делась острая необходимость массовой модернизации технологий, коммуникаций, жилищной и социальной инфраструктуры.

- Что в этой связи будет самым главным вызовом?

- Мне кажется, крупнейшим вызовом является «тупиковая модель» экономики. Сверхцентрализация никогда не была эффективной в обновлении технологий, в инновациях. Сверхцентрализация может быть очень важна в отдельные моменты существования общества, в моменты его наивысшего напряжения. Но как свойство экономики, как длительное свойство, продолжающееся десятилетиями, она, конечно же, ведет к отставанию. Главным является риск нарастания дефицита человеческих ресурсов, ухудшения качества жизни. Самый главный вызов в российской экономике, а лучше сказать, в российском обществе, это вымирание населения. По данным ООН на 2023 г. мы находимся на 119-м месте в мире по продолжительности жизни. Проблема - человеческое опустынивание при невозможности смягчить этот тренд качественной миграцией.

- Сегодня сектор ОПК - главный драйвер экономического роста, но очевидно, что с окончанием конфликта его роль будет сокращаться. Ждут ли его реформы или конверсия?

- Поскольку мы страна крайностей, возможно, что доля ОПК может стать в экономике чрезмерной. Принцип «пушки или масло» по-прежнему будет работать, хотя и не так, как это было в Советском Союзе в начале 1970-х годов. Но страна будет иметь гораздо большую долю ВВП, чем это было, скажем, в середине 2010-х годов. Будут работать достаточно крупные предприятия ОПК, у которых есть плюсы и минусы. Среди экономических плюсов, например, тот факт, что благодаря ОПК, деньги пришли в ряд малых и средних предприятий.

- Несмотря на заявления властей о том, что дела в экономике идут хорошо, обычные люди этого не ощущают. Они обращают внимание, что цены на продукты существенно выросли. Какова, по-вашему, реальная картина?

- Здесь нужно разобраться в том, что такое «обычные граждане». Есть городское население, аграрное население, и есть население тех регионов, которые находятся рядом с театром военных действий. Я думаю, что ощущения у них – разные. Так же, как разными являются источники доходов. Общее – это ощущение стресса, необычности той жизненной ситуации, в которой все находятся. И у всех много вопросов к будущему, как оно сложится.

- В вашей книге «Правила бессмысленного финансового поведения» вы даете немало разумных советов, но, если смотреть на общество, финансовая грамотность не слишком высока. Как вы думаете, в чем причина?

- Говоря о советах, я бы говорил скорее об искусстве управления семейным имуществом, в т. ч. в его денежных формах. Чтобы обладать таким искусством, нужно иметь имущество. Если говорить о вкладах, о семейных активах, о тех же ценных бумагах, похвастаться особенно нечем. Можно сколько угодно засыпать всех нас учебниками, книгами, листовками о том, как управлять личными финансами, но у нас в стране состояние сверхконцентрации, когда крайне высокая доля активов, вкладов, портфелей ценных бумаг, сосредоточена у очень небольшой части населения, а все остальные находятся в зарплатном рабстве.

- В чем более глубокая причина наших экономических проблем?

- Россия — так называемая «развивающаяся экономика». Мы крупно отстаем от ключевых показателей производства и благосостояния большинства развитых государств мира. У нас «тупиковая модель» экономики. Со сверхцентрализацией в группу «развитых» не пробиться, она подавляет инновации. Нам еще только предстоит пройти стадию глубокой модернизации технологий, продукции, инфраструктуры. Экономическая политика была нацелена на все, что угодно, кроме роста благосостояния и продолжительности жизни, не на словах, а на деле. В денежной политике пожертвовали ростом экономики ради борьбы с инфляций. Тем не менее за три десятилетия денежно-кредитная и валютная сфера так и не была нормализована.

Мы работаем на очень коротких инвестиционных горизонтах, считая, что планировать на 20-30 лет вперед – бессмысленно. Нам будет трудно построить глубокие финансовые рынки, необходимые для инвестиций, потому что мы принимаем слишком низкий уровень рисков. В этом, кстати говоря, не слишком отличаемся от европейского населения, такого же склада как, например, немцы, чехи или поляки. Больше ориентированы на самые простые виды финансовых инструментов, на вклады. Нас не должны обманывать миллионы открытых гражданами брокерских счетов, через многие из них не проводится никаких операций.

- Вопрос ключевой ставки один из наиболее дискуссионных. C одной стороны это очень плохо для предпринимателей, для бизнесменов, для производственников, c другой - население несет деньги в банки.

В середине 2010-х годов было время, когда государство на пару лет перешло к политике установления цен и тарифов, регулируемых государством, по формуле «инфляция минус». Сразу же инфляция снизилась, еще раз обнаружив, что она во многом – неденежная и поэтому бороться с ней только денежными методами, изменяя процент, можно еще сто лет с тем же результатом. В России насыщенность деньгами (денежная масса / ВВП) гораздо ниже, чем в развитых странах. Тем более, она намного ниже, чем в странах сверхбыстрого роста. Поэтому у нас очень мелкий финансовый рынок, дефицит денежных ресурсов, инвестиций. И все время приходится искать каких-то заместителей для того, чтобы финансировать бизнес.

Сегодня мелкий и средний бизнес остался лицом к лицу с высокими процентами по кредитам, пытаясь заместить его серым финансированием или ростом цен, когда в структуру цены как раз закладывается высокий процент, а это, в свою очередь способствует инфляции. Кроме ставки центрального банка, есть и другие методы регулирования объема денежной массы. В частности, напрямую, через ее таргетирование, как это делается, например, долгие годы в Китае. Для центрального банка необязательно представлять себе, что он находится в Лондоне или Нью-Йорке.

- В 2019 году вы называли сложившийся тип экономики «экономикой наказаний». Спустя шесть лет можем ли мы создать «экономику стимулов», о которой вы также писали?

- Для этого – в постконфликтном мире - должны состояться «перезагрузка» в отношениях со странами Запада, и, соответственно, смягчение или отмена санкций. Кроме того, должен начаться быстрый рост на внутренней основе. Формулу такой экономики я неоднократно давал: «продолжительность и качество жизни населения как главная цель + государство развития + социальная рыночная экономика (в будущем)». Вместо перерегулирования и сверхвысоких административных издержек – акцент, прежде всего на стимулы в налогах, проценте, валютном курсе, кредите, бюджетных инвестициях и т.п. В праве – акцент на стимулы, а не наказания.

Тогда настанет очередь притока прямых иностранных инвестиций, потому что устоять перед экономикой, которая быстро растет, для внешних инвесторов, если урегулированы вопросы санкций, невозможно.

Есть ли вероятность такого сценария? Да, конечно. Только нужно будет пройти через так называемую «диктатуру развития» (конечно, не как копию, с учетом всех национальных особенностей). Она хорошо знакома Тайваню, Южной Корее, Сингапуру, Китаю, Вьетнаму, сегодня - Узбекистану. У нас – нэп 1920-х гг. Вероятность – 30 – 40%.

- Как вы оцениваете возможные практические шаги по введению Трампом сверхвысоких тарифов для Китая, учитывая зависимость нашей и европейской экономики от китайской продукции?

- Ответом могут быть торговые, финансовые, валютные войны по всему миру, учитывая, что повышенные тарифы могут относиться не только к Китаю. Все страны начнут еще больше огораживаться, подстегивая деглобализацию и создание региональных полюсов. В мире будет больше нестабильности, неопределенности.

Продолжится тренд по возвращению производств из Азии в США и Европу, точнее по попыткам такого возвращения. Будет процветать финансовый рынок США, на который в условиях роста рисков будут по-прежнему стекаться деньги всего мира.